Бог в штанишках пажа

	Мы открываем новую рубрику "Срез поколений". В ней мы попытаемся взглянуть на предмет номера глазами представителей других эпох. Номер, который ты держишь в руках, посвящен мужчине. Мы решили узнать, как выглядел мужчина триста лет назад, в период расцвета европейского абсолютизма, то есть максимального господства монархий. Эпоха эта была выбрана не случайно, и ты, наверное, сам догадываешься почему. Идеал физической красоты эпохи есть вместе с тем и идеал особенно ценимых эпохой нравственных качеств. Ренессанс выше всего ценил в мужчине цветущую силу как важнейшую предпосылку творческой мощи. Век абсолютизма, напротив, считал все крепкое и могучее достойным презрения. Сила казалась ему эстетически безобразной. В эту эпоху законы красоты диктовались классом, который, имея в своих руках возможность всецело жить за счет других, не знал ничего более презренного, чем труд, и в особенности труд физический. Таким образом красивым считалось лишь то, что оказывалось неспособным к труду. Красива узкая кисть, маленькая нога. Прекрасным считалось такое тело, которое не пышет силой. Оно не тренировано, а холено, нежно и хрупко или, как тогда предпочитали выражаться, грациозно. То же применимо ко всем жестам, движениям. Эпоха старого режима считает истинно аристократическим идеалом красоты типические линии человека, предназначенного для безделья. Вершиной человеческого совершенства признан человек в смысле предмета роскоши, идеализированный бездельник. Этому вовсе не противоречит тот факт, что когда абсолютизм находился в апогее, то красивой считалась величественная мужская фигура. Эта величественность была не более чем позой, актерской демонстрацией силы. Вместе с тем бездельник XVIII века также и утонченный жуир, то есть человек, ищущий в жизни только наслаждения и удовольствия. Так как паразит-жуир стремится все к новому увеличению возможностей наслаждения, то первое, что он делает, это раздробляет наслаждение, чтобы его умножить. Это заставляет его по необходимости раздроблять и само человеческое тело. Жуир делает из него десяток отдельных орудий наслаждения. Тело перестает быть единым, становится составным. Символ физической хрупкости - интересная бледность лица. Любимый цвет кожи этой эпохи - не пышущий свежестью и здоровьем, а бледный. Цветущее здоровье - черта мужицкая. Массивные руки и ноги вызывают отвращение. Собственно, тогда существовал только идеал женской красоты. В искусстве рококо рядом с обнаженной и раздетой на тысячу ладов Евой никогда не ставился раздетый Адам. Мужчина может и не быть красивым, чтобы исполнять свои функции. Идеология превращает его поэтому в фавна, сатира и, наконец, в Приапа, то есть в олицетворение всегда бодрствующего полового вожделения. Мужской идеал, ценимый эпохой, обнаруживается только в костюме. Элегантный придворный - совершеннейший тип мужчины. Первоначально он принимает позу величия. Каждый хотел изобразить бога, в его лице ступающего по земле. Проблема эта была решена при помощи парика Allonge, в один миг превращавшего голову любого портного или перчаточника в величественную голову Юпитера. Потом этот величественный бог очень скоро превратился в юркого и ловкого elegant. Ловкий elegant, одна внешность которого ясно говорит о том, что он сумеет использовать любую ситуацию с грацией и изяществом, что он не отступит и перед самым щекотливым положением, что он всю жизнь посвятил служению Венере, - вот отныне истинный мужчина. Даже в тех случаях, когда изображается нагая фигура бога, последний никогда не является истинным Юпитером, еще менее Геркулесом, а именно только Адонисом. Сил Адониса было вполне достаточно в глазах эпохи. Ведь женщину уже не покоряют и не порабощают необузданной страстью. Мужчина теперь только ухаживает за дамой, привлекает ее тысячью пикантных и вежливых нападений. Своей физической личности он придает поэтому кокетливый и грациозный вид. Бабушка Жорж Санд рассказывала внучке: "Твой дедушка был красив, элегантен, тщательно одет, надушен, всегда любезен, нежен и до самой смерти жизнерадостен. Тогда не существовало безобразящих физических страданий. Предпочитали умереть на балу или в театре, а не на ложе между четырьмя восковыми свечами и некрасивыми мужчинами в черном. Люди умели наслаждаться жизнью, а когда наступал черед расставаться с ней, никто не хотел портить другим их жизнерадостности". Из характера мужчины постепенно исчезают мужественные черты. В эпоху упадка абсолютизма он становится все более женоподобным. Женственность становится его характернейшей сущностью. Женоподобными становились его манеры и костюм, его потребности и все его поведение. Он носит длинные завитые волосы, посыпанные пудрой и надушенные духами, и старается их сделать еще более длинными и густыми при помощи парика. Пряжки на башмаках заменены шелковыми бантами. Шпага надевается из соображений удобства как можно реже. На руки надеваются перчатки, зубы не только чистят, но и белят. Мужчина ходит пешком и даже разъезжает на коляске как можно реже, ест легкую пищу, любит удобные кресла и покойное ложе. Не желая ни в чем отставать от женщины, он употребляет тонкое полотно и кружева, обвешивает себя часами, надевает на пальцы перстни, а карманы наполняет безделушками. Во второй половине XVIII века недавний бог прогуливается по земле в штанишках пажа. По внешности он скорее похож на переодетую, задорную камеристку. Подводя итог, можно сказать, что созданный эпохой абсолютизма идеал красоты не достоин удивления, не заслуживает зависти. Если эпоха пела хвалу этому ею созданному идеалу, то это обстоятельство не должно ввести нас в заблуждение. За звонкими словами не следует забывать об их реальном содержании. Решающее значение всегда имеет лишь та цель, к которой хотят вести человечество. * По материалам немецкого историка Э. Фукса.