Невесты среднего рода

	Страх. Недоумение. Растерянность. Замешательство. Смущение. Стыд. Паника... Монашка покупает себе лифчик. Это кадры из какого-то старого фильма. Она купит лифчик и пойдет туда, в место - антитезу свободе. В место, где рождаются паника, стыд, смущение, замешательство, растерянность, недоумение и страх - у обычного человека... Сначала у них появилась идея. Им было любопытно. 85% шастающих, блуждающих, праздных людей - любопытные. Вот и они. У них есть своя религия, поэтому к монастырю они отнеслись как-то так, ну, короче, несерьезно. Лона с полной трагедией в голосе звонила батюшке, чтобы пробить интервью с монашками, в то время как Кари играла с трусиками Масяни в компе. Господа, поверьте, они не вникали в вопросы православной веры и не искали в Сети разные справки о монастырях. Они даже не прочитали Библию и остальную христианскую лит-ру. Они пришли туда не как журналисты. Им все равно, что вы хотите узнать, как проходит постриг или носят ли монашки нижнее белье. Они пришли туда за ощущениями... - А где чай? - Вон там, вот банка, а вот в этой баночке с самоваром просто чай. - В баночке с самоваром? - Ну вот, ты ее трогала только что. - Вот эта? - Да нет, вон та, прямо перед лицом стоит. Прямо перед лицом, я сказала. Да! Ты угадала. - Так это не просто чай.... - В смысле? Покажи мне его... - Так это чай с мятой. - Ну клево. Давай о монастыре поговорим. Давай... Вот люди Бога боятся... Страх Поэтому и монастырей боятся. Людей сегодня очень мало было, заметила? А ведь воскресенье. Поход в монастырь теперь - экскурсия для школьников. Монастырь - место, куда одни приходят на время, а другие - навсегда. Последние боятся подойти к нам и смотрят на нас из келий. А мы вообще как-то всего боимся. Боимся не в плане "ой, как страшно, дрожат коленки", а в плане того, что всегда боимся того, чего не знаем... или кого не знаем. Мы здесь чужие. Неправильные. Это место нам не принадлежит. Мы его не знаем, его законов, запретов, табу. Вот улицу знаем, что в магазин можно войти - погреться, с бабулей на рынке поторговаться можно. А здесь только глубина и пустота, и нет никого, кто поможет и кто подскажет. Здесь, если нарушишь какой-то неизвестный тебе постулат, молча осудят и не сообщат об этом. Но за тобой всегда наблюдают, наблюдают несколько пар глаз. Они разглядывают тебя до мелочей и по кусочкам: какой шарфик, какие сапожки... Других источников знания о мире у них нет. Высокие стены монастыря загораживают собой мир, оставляя свободным только кусок неба, который рассказать ничего не может. На территории почему-то непонятный холод (холоднее, чем на улице), нет солнца, но много белого цвета. Это снег. Здесь он белый, тогда как "в миру" - грязный и талый. Люди заблуждаются, думая, что монастырь - это приют бомжей. Их там нет. И девочек-самоубийц бывших тоже нет. Там только очень-очень глубоко верующие люди. Никак иначе. Недоумение Абсолютно человеческое недоумение - как разговаривать с монашкой? Как к ней обращаться? С какой интонацией? Вот она сидит на скамеечке в церкви, в углу - вся в черном, перебирает четки. У нее безликий, абсолютно отрешенный взгляд. Она смотрит в никуда и как будто не здесь, не с этими иконами и подсвечниками, ни с людьми, обмотанными искусственными шарфиками и искусственной верой. А у нас были вопросы, тупые абсолютно, приземленные какие-то, человеческие: про мясо и про то, как часто они душ принимают, и как друг перед другом переодеваются... Но не то это было. Какой душ, какое на фиг переодевание, какие на фиг лифчики?.. Мы подошли к сестре. Несмотря на всю правильность и четкость ее речи, понимать и слышать, что она говорила, было крайне сложно. - Верить в Бога можно дома, - прошуршала она, - а в монастырь попадают лишь те, кто хочет постоянно быть рядом с Богом. Быть в его храме. Тут нет людей сомневающихся. Либо остаются навсегда, либо уходят через время. Здесь никого силой не держат. Держит только сила Господня. Можно неделю пожить, понять что-то для себя и покинуть обитель. - Что вы сейчас здесь делаете? - Я на послушании. Слежу, чтобы в храме Господнем был покой. Часто люди приходят не с благими намерениями, свечи воруют, лампадки. А однажды при мне женщина подсвечники стала крушить, кричала, что нет Божьей веры. - А что такое послушание? - Когда мы твердо укрепляемся в своей вере и становимся послушницами, нам надо принять три обета: послушание - это выполнение работы в монастыре - подсвечники чистить, готовить пищу, читать Псалтырь; нестяжание - не иметь привязанности к вещам, у нас нет личного имущества никакого; целомудрие - чистота душевных помыслов, ни о ком не думать, только о Боге. - А много монахинь сейчас в монастыре? - Сестер сорок. - А как проходит ваш день, во сколько вы просыпаетесь, во сколько спать ложитесь? - По-разному бывает. Сестры встают и в 12 часов, и в 2, и в 4 утра. Мы все по очереди должны читать Псалтырь. Ну а так, вообще, в 6 утра. Положено спать ложиться в 11 вечера, но не все сестры успевают справиться со своей работой, поэтому некоторые идут спать позже. - А у вас у каждой своя палата.. ой... келья? Сестра впервые улыбнулась. - Откуда же столько места. Мы спим вместе, по нескольку человек в келье. - Мне вот всегда интересно было, а откуда в монастыре деньги, на что вы живете? Государство обеспечивает? - Нет, я думаю, не государство. В основном монастырь живет на пожертвования прихода. Мы свечи еще продаем. Картофель и морковь во дворе выращиваем. Этим и питаемся. - А ваша пища чем-то отличается от той, которую мы едим? - Нет, никак не отличается, такая же пища, как мирская. Только мясо мы вообще не едим. Еще в понедельник, среду и пятницу мы не кушаем рыбу и молочное. - К вам часто приходят новые сестры? - Приходят не часто. Для того чтобы прийти в монастырь, нужно призвание Господне, матушка-игуменья с пришедшей поговорит и определит ей послушание. - И потом ей сменят имя? - Об этом рано говорить. Должно пройти время, пока послушница укрепится в своей вере и смиренно пройдет послушание. - И сколько нужно это послушание проходить? - Долго. - Несколько месяцев? - Несколько лет, лет десять. - Сколько вы здесь? - Пять лет. - И как, нашли покой? - Покой можно найти и в мирской жизни. Человек, который приходит к духовности, все равно остается человеком. Человеческие желания так просто не проходят. Поэтому боремся. Каждый день, каждый день... Растерянность Мы чего-то не понимаем. Мы привыкли к тому, что отказываются от чего-то во имя какого-то смысла. Отказываются от мяса для того чтобы похудеть. Отказываются от тусовок и общества для того чтобы сдать сессию. В чем смысл отрешения от всего и вся в монастыре, нам не ясно. Во имя чего это? Вот если честно? Без всяких бла-бла-бла и ля-ля-ля про Бога, покой и райскую жизнь. Цель и смысл этого отрешения? Результат жертвы во имя фигуры мы получаем через несколько недель, а когда мы получим этот самый рай? Все очень и очень непонятно. Монахини не могут делать того, что хотят. И не знают, хотят ли они делать то, что им сказали. Замешательство Монахини почему-то считают, что жизнь должна быть не перманентным счастьем, а перманентной борьбой, с перманентно-непрекращающимися сложностями. И в монастырь они приходят к женщинам с такими же сдвигами и с такими же границами. В такой же мир. Монастырь по сути - система. Например, Псалтырь. Сечешь фишку? Они читают Псалтырь по два часа. Ладно бы вслух... Я думала - вслух и для кого-то. Ни фига. В монастыре очень много бесполезного труда, веру используют для бесплатного труда, выдавая человеку в день список его желаний. Хотя так, наверное, говорить нельзя. Но монашка, которая чистила подсвечники, искренне думала, что хочет этого. Кто-то определил для нее норму желаний за год вперед и за жизнь вперед. Мы в замешательстве. Смущение Перед входом в монастырь я поставила себе на телефон режим "за*бали", а после выхода съела два мороженых. Ну а в монастыре... Жрали орешки и ржали. Делали то, что всегда делаем. Поэтому мы очень смутились, когда нас из монастыря попросили. А все потому, что смеялись. Все потому, что были другими, были живыми и Бога не боялись. Неужели религией запрещено смеяться? У нас в стране все очень запугано, у нас все очень богобоязненно, у нас, типа, "не хули Бога, побойся Бога, не произноси имя Господа всуе, раба Божья", поэтому у нас такие монастыри. Они далеки от людей. А на Западе падре абсолютно земные. С ними можно потрепаться о сексе, о ночных клубах и о вкусной еде. Монашки там ездят на велосипедах и занимаются торговлей. А у нас такого нет, в России вообще ничего слегка не бывает. Все серьезно. Наш монастырь - это обособленность. Просто так прийти туда нельзя. Только в платочке, только зная все заповеди и имена святых. Стыд Монахиня есть невеста Бога. И все. Она предпочитает не помнить о том, кем она была до этого. Предпочитает не помнить о цветах, о вкусе вина и запахе духов, о кунилингусе (если он был, конечно) и о том, что она женщина. Она очень абстрактно говорит о своем прошлом. - А что вы делали в жизни до того, как попали в монастырь? - Ну, я жила в миру. - А что делали? - Работала. - А где? - В миру. Монахиня - замкнутое существо. Она запрещает эмоциям выходить наружу. Правда, мы видели, как она улыбнулась один раз. Нет, даже больше - раза три. - Она же в первую очередь женщина, да?.. - Ну да, женщина... - Мне интересно... и стыдно. - А-м-м-м-м-м-м... монашки мастурбируют? - Думаю, да-а... - А потом что - грехи замаливают? - Ну да, а что им еще делать? - Интересно, а перед какой иконой нужно замаливать грех о мастурбации? Нет, монахиня все-таки не женщина. Скорее, средний род, даже средний человек. Ей приходится постоянно говорить себе, что монашеская жизнь лучше, приходится душить в себе желание выйти на улицу, глотнуть свободного свежего воздуха и закричать. Приходится бороть в себе то, что делает обычного человека счастливым. А монашка счастлива? Счастлива. Когда побеждает в борьбе с собой. Она устанавливает себе предел, типа год не думать о сексе и побеждает его. Она счастлива, когда у нее появляется иллюзия Бога. Она счастлива, когда в монастырь приходят новые послушницы. Счастлива от того, что особенная, что отделяется. Она живет в другой плоскости и относится к людям, как к чему-то управляемому, как к кому-то, кто еще чего-то не понял... Она ближе к Богу, поэтому видит все свысока. Но ей стыдно. Стыдно бороть в себе человеческое и стыдно, что это человеческое в ней осталось. Монахиня с трудом отводит взгляд от моих красных сапог и аляпистого яркого платка. Ей интересно. Но она не может, не должна... Должна быть perfect. Паника Оглянись! Может быть, ты уже живешь в монастыре? Живешь по каким-то неписаным тобой правилам, полагаешься на судьбу или на Бога, что, в принципе, одно и то же? Думаешь, как все, и одеваешься, как все? Не выскакиваешь из стройного ряда и не кричишь. И главное - веришь, веришь во что-то или в кого-то, но только не в себя. Все внутри колотит. На территории монастыря мы находиться больше не можем. Хочется то ли убежать, то ли закричать, то ли открыть как-то глаза всем монашкам. За несколько часов пребывания в монастыре появляется болотно-затягивающее желание остаться там. И по хрен, что родители не знают, по хрен, что работа висит. Мы испугались этой трясины. К метро не шли, бежали. Магазинчики вдоль дороги почему-то пахли лампадками. Да... На "Спортивной" люди могут пропасть. Просто выйти из метро. Пойти прямо. Дойти до Новодевичьего монастыря. И потерять себя. Навсегда. Нам было страшно там. Монастырь - это кладбище для людей и для их душ. Что ты чувствуешь, когда попадаешь на кладбище? Страх...