 |
|
Любовь
 |
 |
 |
 |
 |
|
Она нежно смотрит глазами, которые раз в день меняют свой цвет. Кладет его себе на живот и ерошит пепельно-серую шевелюру с проседью. Он встает на задние лапки и тянется вверх, к протянутой руке, в которой ярко-зеленым переливается сочная, спелая трава - наполненная солнцем, как заморский бог Джа. Они знакомы всего несколько дней, но ей уже трудно представить свою обыденность без этой лобастой глупой головы, непрошено-заинтересованно тыкающейся по углам и обнюхивающей все подряд в поисках забав и любви. Эй-эй, смотри, не отпускай его бегать по полу - а вдруг он перекусит телефонные провода? Он же такой маленький, он еще ничегошеньки не понимает в этой жизни. И надо будет сводить его к ветеринару: им нужно делать прививки, они ведь такие слабые, болезненные, пугливые.
Она надолго переживет его. Когда он умрет, ей даже еще не будет "за тридцать". Но она об этом не думает, не хочет думать. Хотя заведомо знает, что когда-нибудь настанет тот момент, когда заморский бог перестанет наполнять его солнцем через нежные побеги зеленых листьев. И сердце - то самое, которое так умильно прощупывается над левой задней лапкой - тихо остановится. Она любит его, хотя когда-нибудь эта любовь принесет ей боль. Она просто и тихо любит, потому что - ЛЮБОВЬ ЗЛА.
А помнишь, у тебя была маленькая сестренка? Точно такой же лобастый комок. Ты подбрасывал ее вверх, потому что тогда она была совсем легкая - она только открывала свой беззубый рот от восторга, а сказать еще ничего не могла. Потом ты помогал ей подделывать подписи родителей в дневнике и учил, как правильно шифровать от них плохие оценки. Ходил в школу пугать одиннадцатилетних раздолбаев. По секрету объяснял, как правильно целоваться. Показывал объемные слайды и картинки-фантомашки. И еще: на каждый день рождения ты дарил ей большие мягкие игрушки - смотри-ка, это ведь они, примятые и потускневшие, до сих пор стоят у изголовья ее кровати. И говорил: знаешь, сестричка, ты у меня самый дорогой человечек на свете. А она ничего не дарила: она просто с нетерпением ждала, когда ты снова приедешь в их город, и прямо с порога шепотом выбалтывала тебе все свои детские тайны. Только тебе, никому больше, помнишь?
А теперь тайн почти не осталось, да только вот ты все реже и реже появляешься на пороге дома, где она живет. Хотя для этого уже не надо ехать в другой город: она теперь тусуется в том же мегаполисе, что и ты.
Приходя домой далеко после полуночи, ты все чаще забываешь ей позвонить и спросить, как там личная жизнь и поступление в институт. Потому что у тебя внезапно, как снег на голову, появилась Та, Чьи Глаза Раз В День Меняют Свой Цвет. И ты, в припадке сумасшедшей нежности, теперь ей говоришь: знаешь - ты же у меня... Нет, ты, конечно, выкраиваешь время, чтобы увидеть сестренку, но уже через час-другой начинаешь нервно поглядывать на часы. Ты не можешь иначе, потому что тебя ждут. Тебя ждет твоя единственная, ждет, сидя у окна и поглаживая мягкий загривок серого кролика. Ты уходишь и садишься в метро, и в тайны - уже не совсем детские - посвящать теперь некого. А ведь есть еще родители - славная парочка, которых даже рано еще называть стариками. Но они все понимают, они уже это проходили. Они знают один скользкий, нелицеприятный факт. И ты теперь знаешь - но, черт возьми, кто же объяснит это твоей сестренке?! - что ЛЮБОВЬ - ЭТО НЕМНОЖКО ПРЕДАТЕЛЬСТВО.
Она была однозначно из другого сословия - мы по молчаливой договоренности всегда обходили друг друга стороной. Она без презрения к себе каждый день ходила на работу. Ее практически не интересовали алкоголь и наркотики. Она одевалась в простые джинсы и скромные кофточки. Она редко оказывалась в шумных компаниях, предпочитая уединенное времяпрепровождение. На ее книжной полке я обнаружил пару слезливых книжечек на французском, сонник, Борхеса и - о, ужас! - отвратительную, мерзкую, тошнотворную брошюрку кого-то из последователей Карнеги, которую я тайком выбросил в мусорное ведро при первом же удобном случае. Ее фонотека ограничивалась парой дисков от ЭрХаЧеПе, Ману Чао и Эрика Клэптона, под которого мне всегда хотелось повеситься, прыгнуть с балкона или по меньшей мере нажраться. И даже "Большой Лебовски" для нее был не культовым, а "просто прикольным" фильмом. Черт возьми, она олицетворяла ненавистный мне образ жизни и все то, над чем я безбожно стебался на протяжении двадцати с лишним лет.
И вдруг я себя поймал на том, что все это меня не интересует. Что меня не интересует вообще ничего, кроме тех самых глаз, которые по каким-то странным причинам меняют свой цвет строго раз в день, где-то в предзакатном районе. И все - понимаете? - все. И мне плевать на то, что по всем показателям и предпосылкам она должна была быть другой. И я не слушаю никого и не смотрю ни на что, я буду с ней. Потому что ЛЮБОВЬ НЕРАЗБОРЧИВА.
-Было время, когда он был по-милому злым. Ненавидел ментов, гопников и быков. Или, наоборот, хиппи и прочих волосатиков. Или яппи, белых воротничков, или предательство - какая разница. Он ходил взад-вперед без особых стремлений, совал свой любопытный нос во все черные дыры и был счастлив. Потому, что уже давно был влюблен. Влюблен безнадежно, по самые кеды, сам не зная в кого. И это дикое на первый взгляд сочетание любви и ненависти каким-то магнитом притягивало к нему интерес окружающих - про него писали книги.
Потом он наконец понял, в кого он был так безбашенно влюблен все это время, - она пришла как-то раз на Новый год, в чудесную ночь, когда Санта Клаус разносит детям подарки, а каждому взрослому протягивает на поводке звезду с неба... и так далее.
И все остальное потихоньку стало отодвигаться куда-то - бог знает куда, за декорации, на второй план. Черные дыры на горизонте становились все более расплывчатыми, тоскуя по любопытному носу. А он теперь нашел свое место среди шелковых волос - темно-каштановых, переливающихся бронзой и дико любимых. Постепенно дыры отошли куда-то очень далеко назад и слились в одну исчезающую точку, до которой никому теперь не было дела. И он как-то плавно, но быстро стал никому не интересен.
Вечерами он смотрел видеофильмы и все больше молчал - про работу рассказывать не хотелось, а больше практически ничего не происходило. Он стал думать по ночам, выбираясь на кухню и скуривая по полпачки за один заход. Раз в неделю ему звонил кто-нибудь из друзей. И вот еще что: куда-то делась та самая ненависть, которая так ему шла когда-то. Он стал равнодушно относиться к ментам и быкам, потому что теперь они были образами из другого мира. Не того, на кухне которого он теперь ошивался. От ненависти, которая когда-то наливала его соками (как солнце траву, которую так самозабвенно и мило сейчас хрумкает лобастый серый кролик), осталось только шуточная неприязнь к группе "Руки вверх".
Так что оставим его - пусть он и дальше смотрит свои фильмы и скуривает на кухне по полпачки не самых дорогих сигарет. Потому что теперь у него есть Она - та самая, которую ему подарил на Новый год белобрысый Санта. Она стоит дороже, несоизмеримо дороже. Чем все на свете. Любовь к ней не оставит места для других чувств - она из тех, что сжирают, как анаконда, все сразу. И вместе они будут медленно умирать, потому что ЛЮБОВЬ УБИВАЕТ.
|
|
|
 |
|
 |
|
 |
|
 |
 |
 |
|
|
|
