Смерть после полуночи

	В начале октября мировые информационные агентства сообщили о том, что в женской тюрьме Майами умер Грегори Хемингуэй, младший сын великого писателя, пьяница и транссексуал. Популярный психоанализ Похотливый ажиотаж, который мировая пресса подняла вокруг смерти малоизвестного сына великого писателя, по-человечески понятен. Образ пропащего транссексуала в сочетании с мужским культом его отца дает сладчайшую пищу для досужего психоанализа. Крайне соблазнительно трактовать судьбу обабившегося Грегори как расплату за жизненную позу писателя, всю дорогу строившего из себя мачо, чтобы выместить на публике свои детские комплексы. Смерть в женской тюряге дряхлого богемного пьяницы и извращенца красиво контрастирует с романами Хемингуэя, полными сурового пафоса, мужского героизма, простых страстей, охоты и рыбалки. Тем более что единственное, чем прославился Грегори, была его книга о Папе, в которой он сам представил себя в роли сына, то есть психологической жертвы: "Я не знаю, как могло произойти это разрушение. Был ли любящий, руководящий, в принципе, благожелательный отец причиной моего безумия?" Излишний культ мужественности в лирическом герое Хемингуэя раздражал критиков давно. Особенно в начале 30-х, когда писатель принялся воспевать корриду и африканскую охоту на хищников, что сильно пахло позерством, и стал знаменит скандальными выходками, создающими имидж "настоящего мужчины". В те годы Эрнст приобрел свою любимую кличку Папа и стал разрабатывать связанный с нею просоленно-капитанский образ. Занятно, что именно тогда, во время написания "Смерти после полудня", содержавшей концентрированную маскулинность, и появился на свет Грегори. Брутальный идеал Хемингуэя, конечно, сам напрашивался на психоаналитическую разборку - особенно при том, что личная жизнь писателя была на виду и все знали про его неудачные браки, ненависть к матери и жалость к отцу, мягкотелому неудачнику и самоубийце. Эти темы старательно обсосаны во всей литературе, посвященной старине Хэму. Сам себе бабушка Судьба Грегори дорога этому фрейдистскому сценарию, как ложка к обеду. Напрашивается идея, что Папа своими комплексами так плотно прогрузил психику малыша Гиги, что потом, в зрелом возрасте, они полезли из него в вывернутом виде. Грегори словно вывел наружу все, что старательно прятал его отец. Он одевался женщиной, чтобы выпустить на волю маленького Эрнста в белом платьице и отдать дань женскому началу. Он вел богемную жизнь, чтобы расплатиться за неприязнь Хэма к интеллектуализму своей матери. Он стал врачом-неудачником, как его дед. Фактически в своем образе он мирил деда с бабкой, залечивая основную психическую рану Хэма. Он не состоялся как писатель, реализовав отцовские страхи. Он 98 раз лечился электрошоком, то есть натурально подсел на процедуру, к которой его отец прибегал в состоянии глубокой депрессии незадолго до самоубийства. От тоже был четырежды женат и в конце концов сделал себе операцию по перемене пола, то есть стал "сам себе женой", решив мучившую Эрнста задачу. Оскопив себя, он решительно покончил с папиным страхом кастрации. Причем сделал это в том возрасте, когда его отец особенно страдал от потери мужеской силы. И кстати, лишившись на старости лет пола, он окончательно стал бабушкой и дедушкой в одном лице. Он умер немощным и смешным, чего Папа особенно боялся. Здравый смысл Здравый смысл подсказывает, что весь этот психоанализ не имеет никакого отношения к конкретному Григорию Эрнестовичу, умершему ночью в тюрьме Майами, и к реальной личности его отца. Он препарирует миф, созданный Хемингуэем и освещающий всех его потомков. Кто бы как ни помер из хемингуэевской родни - это обязательно будет воспринято, как продолжение истории великого Хэма, прерванной в 61-м году ружейным выстрелом в голову. Нокаутом, от которого мир никак не может оправиться. Потому что найденный Хемингуэем образ человека - это какая-то ужасно важная деталь в сознании ХХ столетия. У Папы давно отобрали титул лучшего писателя ушедшего века, и тем не менее он остался его главным писателем (типа, как Пикассо - главным художником). А его трагический мачо все сидит занозой в западной культуре, вызывая желание как-нибудь от него избавиться. Его очень легко покрошить в капусту фрейдизмом, только никакого ответа на самом деле не получишь. Потому что литературный образ - это не живой человек, а упрощенный продукт, собранный тем же макаром, каким психоанализ его разбирает. Поэтому ему так легко и приятно перемывать косточки, однако в конце оказывается, что вся его пугающая загадка осталась при нем. Грегори удачно переименовал себя в Глорию - обыватели трактовали его смерть именно как смерть хемингуэевской славы, избавление от призраков ХХ века. Потому, что мифические образы Папы и Гиги - это символ двух самых странных поколений столетия - "потерянного поколения" 20-х и "цветочного поколения" 60-х. Хемингуэй воспел израненную мужскую душу, одиноко и мужественно стоящую перед лицом железного века и не отрекающуюся от своих яиц, даже если отстрелен хрен. Поколение детей променяло одинокий алкогольный стоицизм на коллективный наркоманский праздник и сексуальную революцию, сломавшую границу между полами. В этом тоже был свой дикий экзистенциальный драйв. И чем все кончилось - пьяной старушечьей смертью в тюряге, почти что под забором. Такими мыслями успокаивает себя обыватель. Некролог Но, скорее всего, реальный Гиги Хемингуэй был светлой личностью. Его последняя жена Айда продолжала любить его даже когда он перестал быть мужчиной. Это она подняла на ноги полицию, обзвонила госпитали и тюрьмы, когда Грегори не позвонил ей, как обычно, в пятницу. Его дочь Лориан стала известной писательницей, номинанткой на Пулитцеровскую премию - не хухры-мухры, главную литературную награду Америки. Она тоже говорила, что Грегори был добрым человеком: "Ему были свойственны большое сострадание и внутренний поиск. Неся свой крест, борясь со своими проблемами, он всегда вел себя по-человечески. Больше всего он хотел нравиться людям и быть любимым". Грегори освободился от мучивших его комплексов. После своих 98 электрошоков и многих лет пьянства он наверняка мало что помнил и воспринимал мир с детской чистотой. Оскопив себя, Гиги перестал быть мужчиной или женщиной и стал просто человеком. Его "антиобщественное поведение" состояло лишь в том, что он голый гулял по пустому парку, а сторож заметил его и настучал ментам. Возможно, Гиги чувствовал себя уже в раю. Он попал туда, не дожидаясь, когда его поведут на суд.