Гонки по биссектрисе

	Ровно в шесть я набрал ее номер. Я думал, что ее нет дома. То есть, скорее, надеялся. Но ни фига из моих надежд не вышло. Она подняла трубку и сказала мне "алло". Я так растерялся, когда услышал ее голос, что чуть было не сказал ей что-то другое: не то, что хотел сказать. Я даже сперва ничего не сказал. А она, вместо того, чтобы положить трубку, еще раз сказала "алло". Вот ведь какая подлая! У меня над головой громко играло радио - она его слышала, точно слышала. И, следовательно, могла сообразить, что я не хочу с ней говорить! Другими словами, трубку она не положила, хотя наверняка догадалась, кто звонит и зачем звонит. Тогда я разозлился. -Ты права, - сказал я, - нам и вправду надо расстаться. Так будет лучше для нас двоих. И потом, что это за жизнь без любви? И положил трубку. Но сперва попрощался, а потом уже положил. И сел на табуретку, и задумался. Может зря я ей это сказал? Может, не так надо было вовсе? Может, вообще не стоило с ней разговаривать? Зазвонил телефон. Я подумал, что это она. Трубку брать не стал. Телефон позвонил-позвонил и перестал. Помолчал немного и снова зазвонил. Я подумал, что уж теперь - точно не она. Взял трубку. -Алло... Черт возьми! Она. -Привет. -Я завтра уезжаю. -Куда? - Я растерялся. Как бы там ни было, пять минут назад, до моего звонка, все было вполне сносно. По крайней мере, никто никуда не уезжал. -Послезавтра приеду обратно. Вот еще! Надо мне знать, когда она приедет! Может еще встретить ее? На вокзале и с цветами? И потом - что такое "приеду обратно"? Дичь какая-то. Разве не могла она сказать просто "вернусь". -И что? - Спросил я у нее. -Хочу у тебя вещи забрать. -Какие вещи? У меня вообще вещей мало, а если она что-нибудь заберет, то что же мне останется? -Мои вещи. Которые у тебя лежат. В шкафу. Я подумал, что она с ума сошла. У меня не только ее вещей в шкафу, у меня и шкафа-то нет. И не было никогда. Телефон, кровать, холодильник, стол, телевизор, собака - есть. А шкафа нет. -В каком шкафу? -В черном. Тут я все понял. -Вас как зовут, девушка? - Я так у нее и спросил. Она сказала. Совсем другое имя. Я тоже представился - вежливо и учтиво. Она расстроилась. -И вы все время слушаете? - Это она у меня спросила. -А вы все время говорите? - Сострил я. Мы попрощались и расстались друзьями. Она, наверное, больше не будет звонить и уезжать. Я понял это по тому, как она разочарованно со мной попрощалась. Да и говорила она не очень уверенно. Я подумал, что могу собой гордиться - я только что кого-то спас. Кто его знает, того, кому она звонила? Может быть, он психопат. Может, он бы повесился, если бы она забрала свои вещи из черного шкафа и уехала. Подумал еще, что мне в этом смысле очень повезло - у меня нет черного шкафа. Потом подумал о ней. То есть не о ней, которая звонила, а о той, которой я сам звонил. Спросил себя - а может, и в первый раз не она звонила? Может, ей вообще все равно? Ответил себе - ну и пускай. Мне тоже все равно. Зазвонил телефон. Я поднял трубку с некоторым опасением. Однако не только из надежд, но также из опасений моих ни фига не выходит. Я уже было совсем приготовился к сцене, хотя прежде никогда сцен не было. Я много раз представлял себе, как должна выглядеть сцена, что нужно говорить, можно ли сразу начать орать, или надо немного подождать, а потом уже орать и топать ногами. И как устроить сцену по телефону - ведь в таких случаях, наверное, принято делать какое-то особенное лицо, а по телефону ведь лицо не сделаешь. То есть в фигуральном смысле, конечно, сделаешь, но надо будет сразу пояснить, что это фигуральное лицо и тогда вся сцена пойдет прахом. Короче говоря, я опасался не самой сцены, а своей собственной неподготовленности, неотрепетированности ЛИЦА. А может и того, что не смогу как следует пояснить, что это я не просто так, что это у меня такое лицо. Мне всегда сложно что-нибудь пояснить. И только я собрался начать пояснять свое лицо, как оказалось, что это вовсе даже не она. То есть сперва я удивился тому, что это была вообще не она а он. А уж потом понял, что тем более это не она. -Уф! - сказал я. -Во-во! - сказал он. -Угу... - сказал я. Он ничего не сказал, и я ничего не сказал, мы молчали. -Пить пойдем? - Весело спросил он. -Угощаешь? - спросил я. Он помолчал, шурша чем-то в темноте. Потом позвенел, постучал пальцами по столу - очень громко, так, что я слышал даже, как хрустит первая фаланга его мизинца. -Ну ладно... - протянул он. -Тогда пойдем. - Сказал я. -Пошли. - Грустно сказал он. Я, наверное, очень странный человек. Меня всегда зовут пить, а у меня никогда нет денег. А они все зовут и зовут. Я иногда думаю, что когда-нибудь сопьюсь. Думаю, что они все сговорились, и решили в отместку за то, что у меня нет денег, довести меня, молодого и здорового, до алкоголизма. Мне интересно проверить, действительно ли вокруг меня плетется сеть заговора. Я теперь специально говорю, что у меня нет денег, хотя по правде сказать, денег у меня так много, что их просто некуда девать. У меня все стены оклеены деньгами, и пол, и потолок тоже. В туалете у меня лежит рулон еще неразрезанных купюр - я покупаю такие рулоны на монетном дворе, переплачивая за них вдвое. Что поделать, неразрезанные деньги в наше время - большая редкость, они стоят дороже. А из монет я отливаю себе ложки и вилки. Мебели у меня нет, это правда, зато стоит небольшой сталеплавильный агрегат. Когда я не успеваю разменять купюры на монеты, я занимаюсь тем, что выковыриваю из них металлические полосочки и лью из них дробь. Из пяти сотен полосочек получается замечательная дробинка. Но я отвлекся. Тип, который каждую пятницу звонит и предлагает мне выпить за его счет, называется Антужан. Когда он приходит ко мне в гости и удивляется обилию денег, я говорю ему, что все это поддельные деньги, просто выглядят как настоящие, их вообще не отличить от настоящих - ни один прибор не отличит - но они все равно липовые. Он верит и перестает удивляться. Тогда я беру сварочный аппарат и начинаю жарить ему всякую живность. Антужан необычайно прожорлив, он готов есть все - для него главное, чтобы еда была покрыта хрустящей корочкой. В дело идут мелкие мошки, ящерицы, ежи, полозы и ужи, пиявки, глисты, хомяки, тушканчики, омары, препарированные и заспиртованные лягушки, индюки, рождественские индейки, индейки с грибами, телки и быки. Рядом с тарелкой я всегда кладу кусок хлеба - на случай, если он вдруг поперхнется бычьей золотой цепью. Закончив есть, он просит, чтобы я научил его готовить. Тогда я беру бензопилу и объясняю Антужану, как правильно разделать телку. Он записывает в блокнот и кивает головой. Вскоре у него начинается головокружение, он роняет блокнот и уползает спать. Наутро он ничего не помнит и ходит по биссектрисе. Потом он исчезает. Блокнот Антужана годится лишь на то, чтобы растопить им сталеплавильный агрегат. Биссектрису можно использовать как приправу к омарам и хомякам. Но я снова отвлекся. *** С Антужаном мы обычно встречаемся в метро. Мы испытываем к метро привязанность. Мы дарим ему цветы и всякие бирюльки из стекла. Они катятся по мраморным плитам, радуя детей и прохожих. Антужан уже поджидал меня за углом, когда я только-только преподнес метро букетик фиалок. Иногда метро устает и ревнует меня к Антужану. Впрочем, необоснованно, потому что нас с ним связывает лишь давняя дружба и маршрут девятьсот шестьдесят пятого трамвая. На месте метро я бы ревновал нас обоих к трамваю. Антужан вышел из-за угла с пистолетом в руке. Я обрадовался, потому что мы уже давно не охотились на быков и телок, а все больше на живых вшей и глистов, а это не Бог весть какая дичь. Обменявшись рукопожатиями мы пошли наружу. Надо сказать, что хотя Антужан и щедрый человек, рукопожатия у него какие-то незрелые. Я удивляюсь, где он их берет. Надо бы узнать имя его поставщика рукопожатий и хорошенько набить ему морду, иначе, когда мои рукопожатия закончатся и остануться только те, что я выменял у Антужана, мне нечем будет обмениваться с приятелями - стыдно предлагать людям такой сомнительный товар. -Куда пойдем, Антужан? - Спросил я. -Не называй меня Антужаном, - сказал Антужан, - зови меня просто Антом. -О'кей, Ант, куда двинем? -В притон. И мы пошли в притон. На Анте было длинное черное пальто из кашемира, полы которого несли несколько специально обученных для этого овчарок и один мастиф. Под пальто у Анта сиял желтый пиджак, специально вычищенный и надраенный для похода в притон дядей Анта, отставным юнгой флагманского корабля. Чуть ниже пиджака были джинсы, настолько черные, что уже и не разобрать, есть они или нет - на фоне мартовской ночи их не было видно. Ну и, разумеется, ботинки, к которым Ант когда-то приварил куски водопроводного люка, чтобы можно было бить какого-нибудь омара или мента и не бояться сломать мизинец. Я был весь в черном, только волосы сверкали неподдельным золотом, хотя, если честно, золото на волосах было совершенно липовым. Короче говоря, мы с Антом представляли безумное зрелище, мы поняли это по тому количеству машин скорой психиатрической помощи, которое ехало нам навстречу по дороге в притон. Положа руку на сердце, мне было жаль, что она нас не видит, по моему, мы были достаточно красивы для того, чтобы она снова полюбила меня. -Эй, Ант! - Позвал я. -Йо! - Откликнулся Ант. -Как по-твоему, зря она меня бросила? -Да она просто дура, эта она, если бросила такого парня, как ты! -Ну не скажи... Она может, и не права, но дурой я бы ее не назвал. -Дура, говорю тебе, просто дура. Все они дуры, и она тоже. -И все-таки я с тобой не согласен. Может, наоборот, она умная? Может, меня стоило бросить, а? Как ты думаешь, стоило меня бросить? -Почем мне знать! -Ну вот предположим, что ты - это она. Ты бы мог меня бросить? -Я не могу предположить такого. Я - не она. Я просто не она, я - он. -Кто? -Неважно. -А-а-а... И все же. Она не дура. -А я говорю, что дура. Вот посмотри, их же полно кругом, а в притоне их еще больше, там их столько, что можно нанизывать их на шампуры и жарить на углях, как шашлыки. А можно запекать в духовке. А можно приготовлять с помощью твоего сварочного аппарата. А можно отваривать в собственном соку. -Ты стал силен в кулинарии. -Да, что поделать. Не каждый день удается заглянуть к тебе на часок в гости и отведать суп из мокриц. Приходится учиться. -Но все же... -Что? -Все же, Ант, она не дура. Она красивая. -Ну. Красивая дура. -Боюсь, что ты ошибаешься. -Плевать. Если я сказал, что дура, значит дура - так тому и быть. -Ладно, Ант, ты меня почти уговорил. У тебя чертовски развито красноречие. Скажи, ты изучаешь Цицерона или тренируешься перед зеркалом? -Я не делаю ни того, ни другого. -А где же ты так здорово намастачился трепать языком? -Это долгая история... Но сперва я перестал общаться со всякими дурами. -А потом? -А это уже неважно. Но если ты хочешь, я открою тебе секрет. -Я весь внимание. -Я обнаружил в себе дар трепать языком, когда попытался сделать себе минет. -И у тебя... ПОЛУЧИЛОСЬ?!! -Ну... - Ант был смущен. - Не с первого раза... Но долгие месяцы упорных тренировок сделали свое дело. Я так вдумчиво разминал себе язык, что в конце-концов перемолол в нем все кости. -Я поражен твоими талантами, Ант! - Подытожил я, когда мы уже оказались перед дверью притона, на которой висел лист бумаги с надписью "Вход с овчарками и мастифами запрещен". И мы вошли внутрь. *** Там творилось такое... *** Ант устал таскаться от стойки к столику с бутылочками и кружками. Ему надоела эта возня. Он чувствовал себя настоящим мужчиной. Может быть, даже укротителем тигров. Он расковырял чью-то ногу, ловко смастерил из берцовой кости отвертку и разобрал ту штуку, из которой льется пиво. Он развинтил этот кран до последнего шурупа - когда он извлек последний шуруп, пиво хлынуло вверх. Цветом оно было - ни дать ни взять моча, но зато очень приятно пахло. Это было особое, фиалковое пиво. Отведать его можно было только в этом притоне. Я все время говорю "было", потому что теперь ничего этого нет. Итак, он оторвал какие-то шланги и пиво ударило в потолок. Весь притон дружно стал его пить. Анта едва не оттолкнули в самый темный угол, но он вовремя нажал на спрятанную под официантом педаль и пиво перестало бить в потолок. Весь притон недовольно расползся по своим местам. Ант выпустил из официанта кишки, промыл их под краном, натянул один конец на то, что оставалось от крана, а другой протянул к нашему столику. Потом еще раз нажал на педаль и стал тянуть пиво прямо из кишок официанта. Сперва оно немного отдавало дерьмом, но вскоре запах фиалок все заглушил. Мы пили заглушенное пиво. Ант тоже слегка странный человек. Его человека погубит страсть все записывать в блокнот. Так как блокноты Ант постоянно теряет, то ему приходится покупать себе все новые и новые. Он уже истратил несколько миллиардов на новые блокноты, а все не угомонился. Как-то я предложил ему приковать блокнот к ноге, а лучше к шее или к руке, но он не послушался и приковал его к ручке. В результате он потерял не только блокнот, но и ручку. Каждый раз, выпив пива, Ант делает в своем блокноте отметку о том, что когда выпьешь много пива, то мочевой пузырь раздувается до невероятных размеров. Он попросту превращается в воздушный шар. А покольку судьба блокнотов Анта неизвестна никому, то и судьба его мочевого пузыря находится в руках судьбы, а короче говоря, рока. Сколько раз я говорил ему, что гораздо проще удержать все эти полезные сведения в голове - все напрасно. В лучшем случае Ант сжирал свой блокнот. Конечно, я объяснил ему физиологию, наглядно продемонстрировав, что изо рта всякие посторонние предметы попадают вовсе не в голову, как хотелось бы думать. В голову изо рта попадают только две вещи - пуля и моча. Но и то сказать - они не попадают, они просто ударяют в голову, или проще говоря, бьют. Хотя пуля, наверное, именно попадает. Блокнот Ант сжирать перестал, но умнее его это не сделало. Иными словами, когда он напивается пива до полубесчувственного состояния, его мочевой пузырь превращается в воздушный шар и Ант воспаряет под потолок. Еще хорошо, когда он пьет пиво в притоне или у меня в гостях. Один раз мы решили заняться этим черным делом в лесу - я потом девять дней не мог снять Анта с дуба. Так случилось и в притоне. Раздувшись до размеров хорошего монгольфьера, Ант со стоном подлетел к поперечной балке и глухо стукнулся об нее головой. Я стал махать ему рукой и подавать разные знаки. Вскоре мне надоело подавать ему знаки, и я сказал Анту, чтобы он расстегнул штаны. Он недоверчиво на меня посмотрел. Хотя мне, наверное, так только показалось - потолок находился на высоте пятидесяти метров и глаз Анта я не мог видеть. Он расстегнул штаны и ремень повис перед моим носом. Я не стал задавать ремню лишних вопросов, а просто схватился за него покрепче и потянул вниз. Вскоре потолок приблизился, подогнав моего приятеля поближе ко мне. Я взял ремень двумя пальцами и повел Анта в туалет, где рассчитывал при помощи вилки проткнуть ему мочевой пузырь с тем, чтобы он снова смог ходить нормально. Передо мною были две двери. На каждой был нарисован тайный знак - треугольник и сверху кружочек. Один треугольник был поставлен на вершину, а второй на основание. Я сразу отметил это различие и теперь гадал, что бы оно могло означать. Если кружочек сверху это Ант, что вполне на него похоже, то я - треугольник. Теперь вопрос, как я стою - вниз вершиной, или вниз основанием. Если я стою вниз вершиной, то ясно видна невозможность проткнуть Анта и выпустить из него застоявшееся пиво. Стало быть, я должен перевернуться вниз основанием и посильнее потянуть ремень на себя. А сделать это можно, очевидно, лишь в том туалете, на двери которого изображен кружочек а под ним треугольник вершиной вверх. Я перестал сомневаться и оттолкнул каких то дур, что толпились возле этой двери. Потом прошел внутрь, выгнал оттуда еще одну дуру, решившую проделать с собой ту же операцию, какую я собирался проделать со своим приятелем, и привязал Анта к ручке унитаза. Потом присел на краешек и задумался о человеческом достоинстве. Я размышлял о том, что, наверное, унизительно сидеть вот так на краю унитаза, когда рядом парит Ант, похожий на воздушный шар, и собираться проткнуть ему мочевой пузырь. Я поделился своими сомнениями с Антом. Он ответил мне, что висеть в воздухе, да еще будучи привязанным к ручке унитаза и вовсе отвратительно, а поэтому я должен поскорее покончить со всем и вернуться пить пиво. Я согласился. Мы быстро справились, даже не понадобилось вилки - пиво отчего-то полилось само по себе. Но, наверное, у Анта что-то с желудком, потому что теперь пиво не пахло фиалками. Бедняга, мне иногда бывает жаль его. Там, куда мы вернулись из туалета, все уже изменилось. Наш столик куда-то исчез, а кишок официанта нигде не было видно, как, впрочем, и самого официанта. -Вот дела! - Сказал облегченный и сильно постройневший Ант. - Мало того, что сам смылся, так он еще и кишки с собой прихватил! -И не говори, старик! - Подхватил я. - Нет у людей ни капли понимания сути вещей! Потом я решил пробежаться к стойке за пивом. Когда я рванул обратно, то случайно наткнулся на двух существ, которых сперва принял просто за дур, но приглядевшись повнимательнее, заметил на физиономии одной из дур следы интеллекта. Очевидно, Интеллект ходил по физиономии в туристических ботинках - следы были глубокими и хорошо заметными на фоне морских водорослей, которые эта псевдо-дура ела. -Ант! - Заорал я. - Двигай сюда, старик! Ант всегда понимает меня слишком буквально. Он взял и двинул сюда все, что находилось между мной и ним. Мне пришлось выпить пиво - и мое, и его - чтобы никто не расплющил его, потому что нет ничего хуже, чем расплющенное пиво. Наконец из-за кучи тел и ошметков еды выглянула голова Анта. Я сперва подумал, что кто-то набрался наглости и отделил ее от остального Анта и теперь мне придется всю ночь ковыряться в ней отверткой, потому что эти отделители голов не умеют правильно отвинтить голову, они все норовят оторвать ее, повреждая тонкие детали. Но вслед за головой появился и сам Ант - он просто немного отстал от головы. -Чего? - Спросила голова, после коих слов была водворена на место. -Чего? - Повторил Ант. Я отозвал его подальше от тех двух, чтобы они не услышали, о чем мы с ним говорим. Мало ли что ляпнет Ант, а они могут обидиться, потом придется извиняться. Мне всегда неловко, когда при дамах ругаются матом, а Ант наоборот - он любит ввинтить что-нибудь этакое, да еще так ввинтить, что резьба обычно слетает и приходится брать в руки плашку и нарезать ее по новой. А по новой всегда больно. Итак, я отозвал Анта в сторонку. -Только не будь слишком грубым, хорошо? - осторожно попросил я. -О'кей, старик, как скажешь. - Ответил мне Ант. Мы пошли к ним. Я немного волновался. -Привет, ! - Заорал Ант. Его длилось около пятнадцати минут. -? - Спросила та, на которой Интеллект не сильно топтался. -А то! - Ответил Ант. Но я уже не слушал их беседы. Я смотрел на другую, со следами. Она ласкала взглядом мои волосы. Иногда взгляд цеплялся за какую-то шероховатость и уходил в сторону, чтобы стряхнуть с себя приставший волосок. Но всегда возвращался обратно и снова принимался за дело. Мои волосы никогда не были очень приставучими. -Это настоящее золото? - Спросила она меня. -Увы! - Я улыбнулся и развел руками. Потом стал подгребать ногами и поплыл, хотя раньше плавать не умел, а только нырял с маской и аквалангом. Надо заметить, что это занятие не из приятных - при ударе кислородный баллон разбивается и струя воздуха выносит вас над уровнем моря, так что с аквалангом вы ныряете только один раз - потом уже без акваланга, а это совсем не весело. -Увы! - Повторил я. И долго бы еще повторял, если бы она не решила сменить тему. -Подожди минутку, я схожу в туалет и сменю тему. - Сказала она и немного виновато улыбнулась. -Не вини себя. - Прошептал я ей вслед. Для этого мне пришлось нагнуться к полу и найти этот самый след, что было вовсе не просто, учитывая обилие в притоне ластоногих. Ластоногие - беда притонов. В последнее время они всегда толпятся в них и заметают своими ласто-ногами следы на полу, так что ни шептать ни кричать, ни рыдать вслед уже практически невозможно. Даже кивнуть вслед трудно, не говоря о том, чтобы плюнуть, а тем более плюнуть и попасть. Она сменила тему и пришла обратно. Я уже встал с полу и старался расчистить для нее место. Мне было не справиться без лопаты и я использовал для этого какого-то ластоногого, которого даже переворачивать вверх ногами не пришлось. -Вот твое место! - Торжественно провозгласил я. Она встала на свое место и засияла. Она сияла, как новогодняя елка. Я даже нарядил ее немного - чем попало. Я навесил на нее всякие бутылки, полные и пустые, разные кружки и стаканы, чьи-то пальто, какие-то оторванные головы и ноги, потом поднял с пола несколько бычков - это такие дохлые быки, которые много курили в детстве - и тоже навесил на нее. А она все сияла и тихо покачивалась. Пока я не догадался, в чем дело и не вытащил у нее из-за ворота электрического ската. Тогда она стряхнула с себя всю эту блестящую мишуру, вытряхнула из ушей бычки и обняла меня за шею. Мы стали целоваться. Целовались мы долго, пока, наконец, к нам не пришел Ант и не сказал, что другая, у которой никаких особенных следов, кроме следов насилия, нет, не хочет его целовать. Я спросил, уж не Ант ли оставил на ее лице следы насилия, но так как мой рот был накрепко забит языком моей новой подруги, то смог я лишь прорычать нечто невнятное. Ант не понял и снова пропал. -Ты знаешь... - Сказала она мне, когда перевела дух. - Я писательница. -Ух ты! - Я едва не сел на пол от неожиданности. И правильно сделал, что не сел, потому как пол ушел у меня из-под ног. Впервые в жизни я общался с живым писателем. А тем более с писательницей. -Ух ты! Правда? Она многозначительно кивнула головой. Что эта многозначительность означала я не успел понять. Мне лишь показалось, что в ней было немного о периодической таблице Менделеева, немного об устройстве двигателя внутреннего сгорания, немного о товарище старшем лейтенанте, немного о том и о сем. Я стоял, опешив. Да, совсем забыл рассказать про своего коня, только благодаря которому я мог стоять опешив. Вернее, спешившись. Так вот, мой конь по кличке Расстройство Кишечника - буланой масти. Я не знаю, что такое буланая масть, но мне все так говорят. Впрочем, о нем я еще, наверное, расскажу. Достаточно упомянуть, что конюшня по счастливой случайности находилась в двух шагах от притона. -А ты чем занимаешься? - Спросила она меня. -А я... - Я подбирал слова, чтобы не выглядеть глупо. - Я... Ну... Слова не подбирались. Они прилипли к полу, как жевательная резинка. -Я... Я могу разделать быка с помощью небольшой лесопилки, могу своим сварочным аппаратом напугать паука в ванной, могу отлить превосходную дробинку из пяти металлических полосочек, которые я выдираю из иностранных банкнот, могу... могу... Тут меня осенило. Или проще говоря, сильно ушибло. -Могу достать тебе рулон неразрезанных денег! -Ой... - удивилась она, - настоящих?? Я, забыв об осторожности, набрал в легкие воздуха. -Да!!! - Заорал я на весь притон. - Настоящих денег! Рулон! *** В притоне все стихло. *** Ко мне подошел Ант. Он вел двух дур, которые уже лыка не вязали, зато изумительно выделывали ногами разные кренделя, которые тут же подавались к столу. -Похоже на то, что здесь все закрыто... - Сказал он мне. -Да. - Смущенно ответил я. -И что мы будем делать? -Не знаю, Ант. -Не называй меня Антом, - сказал Ант, - зови меня просто Антужаном. -Не знаю, Антужан, что мы с тобой будем теперь делать, когда все уже так крепко и плотно закрыто. -Поехали отсюда? -Поехали. *** Ровно в шесть я уже сидел на кухне и курил. Звонил телефон. По тому, как судорожно подпрыгивала трубка, я понял, что это она. Она думала, что меня нет дома, что я ушел куда-нибудь. Не то чтобы думала, а скорее, наверное, надеялась. Но нет уж! Пусть привыкает. Из моих надежд ничего не выходит, пусть и из ее тоже. Я, вобщем-то, не расстраивался - мне не привыкать, а вот она, наверное, расстроилась. Подумала, наверное, что это ужасно подло с моей стороны - когда надо, меня дома нет, а когда не надо, вернее, не то чтобы не надо, а так, нежелательно, я дома есть. Я поднял трубку и сказала ей "алло". Она так растерялась, когда услышала мой голос, что чуть было не сказала мне что-то другое: не то, что хотела сказать. Она даже сперва ничего не сказала. А я, вместо того, чтобы положить трубку, еще раз сказал "алло". У нее в желудке громко бурчало, следовательно, я мог сообразить, что она не хочет со мной говорить! Другими словами, трубку я не положил, хотя сразу догадался, кто звонит и зачем звонит. Тогда она разозлилась. -Ты чего не звонишь? - Сказала она. - Ты думаешь, что нам и вправду надо расстаться? Что так будет лучше для нас двоих? Что жизнь без любви это не жизнь? Я удивился, Потом, правда, понял, что вчера не туда попал. И наговорил всякую чушь совершенно другой дуре. Я рассмеялся. -Да нет, - сказал я, - ничего я не думаю. Я и думать-то не умею. Все, что я могу - это пугать паука сварочным аппаратом, или выковыривать из иностранных банкнот металлические полосочки, а потом переплавлять их в дробинки. -Да ну? -Ну да. -Но этого мало. Этого очень мало, пойми. -Я понимаю. Еще я могу раздобыть тебе рулон неразрезанных денег. Но это никому не интересно. Так что, если хочешь, приезжай. -О'кей. Жди через два часа. Я прилечу к тебе на белом самолете. -Жду. Пока. И она положила трубку. Но сперва попрощалась, а потом уже положила. И села на табуретку, и задумалась. Может, зря она мне такое сказала? Может, не так надо было вовсе? Может, вообще не стоило со мной разговаривать? Хотя вряд ли она так думала. Вряд ли она вообще думала. Я уверен, что она сразу побежала заводить свой самолет. Ведь мы уже черт знает сколько времени не виделись. Она очень по мне соскучилась.